Неточные совпадения
Артемий Филиппович.
Не судьба, батюшка, судьба — индейка: заслуги привели к тому. (В сторону.)Этакой свинье
лезет всегда в рот счастье!
Осип приносит свечу. Хлестаков печатает. В это время слышен голос Держиморды: «Куда
лезешь, борода? Говорят тебе, никого
не велено пускать».
Артемий Филиппович (в сторону).Эка, черт возьми, уж и в генералы
лезет! Чего доброго, может, и будет генералом. Ведь у него важности, лукавый
не взял бы его, довольно. (Обращаясь к нему.)Тогда, Антон Антонович, и нас
не позабудьте.
— А я, брат, — говорил Ноздрев, — такая мерзость
лезла всю ночь, что гнусно рассказывать, и во рту после вчерашнего точно эскадрон переночевал. Представь: снилось, что меня высекли, ей-ей! и, вообрази, кто? Вот ни за что
не угадаешь: штабс-ротмистр Поцелуев вместе с Кувшинниковым.
У всякого есть свой задор: у одного задор обратился на борзых собак; другому кажется, что он сильный любитель музыки и удивительно чувствует все глубокие места в ней; третий мастер лихо пообедать; четвертый сыграть роль хоть одним вершком повыше той, которая ему назначена; пятый, с желанием более ограниченным, спит и грезит о том, как бы пройтиться на гулянье с флигель-адъютантом, напоказ своим приятелям, знакомым и даже незнакомым; шестой уже одарен такою рукою, которая чувствует желание сверхъестественное заломить угол какому-нибудь бубновому тузу или двойке, тогда как рука седьмого так и
лезет произвести где-нибудь порядок, подобраться поближе к личности станционного смотрителя или ямщиков, — словом, у всякого есть свое, но у Манилова ничего
не было.
То старался ни о чем
не мыслить, — безуспешное старание! — отрывки чего-то похожего на мысли, концы и хвостики мыслей
лезли и отовсюду наклевывались к нему в голову.
Несмотря на врожденную склонность их к послушанию, по некоторой игривости природы, в которой
не отказано даже и корове, весьма многие из них любят воображать себя передовыми людьми, «разрушителями» и
лезть в «новое слово», и это совершенно искренно-с.
— Нечего связываться, — решил большой дворник. — Как есть выжига! Сам на то
лезет, известно, а свяжись,
не развяжешься… Знаем!
— Я останусь при нем! — вскричал Разумихин, — ни на минуту его
не покину, и к черту там всех моих, пусть на стены
лезут! Там у меня дядя президентом.
—
Не совсем так, это правда, — тотчас же согласился Разумихин, торопясь и разгорячаясь, по обыкновению. — Видишь, Родион: слушай и скажи свое мнение. Я хочу. Я из кожи
лез вчера с ними и тебя поджидал; я и им про тебя говорил, что придешь… Началось с воззрения социалистов. Известно воззрение: преступление есть протест против ненормальности социального устройства — и только, и ничего больше, и никаких причин больше
не допускается, — и ничего!..
Кулигин. Кабы я со своим делом
лез, ну, тогда был бы я виноват. А то я для общей пользы, ваше степенство. Ну, что значит для общества каких-нибудь рублей десять! Больше, сударь,
не понадобится.
Варвара (громко, чтобы мать слышала). Мы с ног сбились,
не знаем, что делать с ней; а тут еще посторонние
лезут! (Делает Борису знак, тот отходит к самому выходу.)
Дико́й. Да что ты ко мне
лезешь со всяким вздором! Может, я с тобой и говорить-то
не хочу. Ты должен был прежде узнать, в расположении я тебя слушать, дурака, или нет. Что я тебе — ровный, что ли? Ишь ты, какое дело нашел важное! Так прямо с рылом-то и
лезет разговаривать.
Кабанов.
Не разберу я тебя, Катя! То от тебя слова
не добьешься,
не то что ласки, а то так сама
лезешь.
На яблоню Мальчишка
лезть не смеет,
Её тряхнуть он силы
не имеет
И, словом, яблоко достать
не знает как.
Однажды Лебедь, Рак да Щука
Везти с поклажей воз взялись,
И вместе трое все в него впряглись;
Из кожи
лезут вон, а возу всё нет ходу!
Поклажа бы для них казалась и легка:
Да Лебедь рвётся в облака,
Рак пятится назад, а Щука тянет в воду.
Кто виноват из них, кто прав, — судить
не нам;
Да только воз и ныне там.
Кнуров. Ну, что хорошего! Тот
лезет к Ларисе Дмитриевне с комплиментами, другой с нежностями, так и жужжат,
не дают с ней слова сказать. Приятно с ней одной почаще видеться — без помехи.
Добро Алексей Иваныч: он за душегубство и из гвардии выписан, он и в господа бога
не верует; а ты-то что? туда же
лезешь?»
А баба, которая приходила жаловаться, что ее «на колотики подняло» (значения этих слов она, впрочем, сама растолковать
не умела), только кланялась и
лезла за пазуху, где у ней лежали четыре яйца, завернутые в конец полотенца.
К довершению всего, мужики начали между собою ссориться: братья требовали раздела, жены их
не могли ужиться в одном доме; внезапно закипала драка, и все вдруг поднималось на ноги, как по команде, все сбегалось перед крылечко конторы,
лезло к барину, часто с избитыми рожами, в пьяном виде, и требовало суда и расправы; возникал шум, вопль, бабий хныкающий визг вперемежку с мужскою бранью.
А я и возненавидел этого последнего мужика, Филиппа или Сидора, для которого я должен из кожи
лезть и который мне даже спасибо
не скажет… да и на что мне его спасибо?
Все в нем
не согласовалось, спорило, и особенно назойливо
лез в глаза его маленький, узколобый череп, скудно покрытый светлыми волосами, вытянутый к затылку.
— Самоубийственно пьет. Маркс ему вреден. У меня сын тоже насильно заставляет себя веровать в Маркса. Ему — простительно. Он — с озлобления на людей за погубленную жизнь. Некоторые верят из глупой, детской храбрости: боится мальчуган темноты, но —
лезет в нее, стыдясь товарищей, ломая себя, дабы показать: я-де
не трус! Некоторые веруют по торопливости, но большинство от страха. Сих, последних, я
не того…
не очень уважаю.
— Меня к страху приучил хозяин, я у трубочиста жил, как я — сирота. Бывало, заорет: «
Лезь, сволочь, сукиного сына!» В каменную стену полезешь,
не то что куда-нибудь. Он и печник был. Ему смешно было, что я боюсь.
— Я упала, как слепая, когда
лезла через забор, — сказала она, всхлипнув. — Как дура. Я
не могу идти…
— Ну, конечно, — сказала Марина, кивнув головой. — Долго жил в обстановке, где ко всему привык и уже
не замечал вещей, а теперь все вещи стали заметны,
лезут в глаза, допытываются: как ты поставишь нас?
—
Не фартит нам, господин, — звонко пожаловался лысый, — давят нас, здешних грешников, налогами! Разорения — сколько хошь, а прикопления — никак невозможно исделать. Накопишь пятиалтынный, сейчас в карман
лезут — подай сюда! И — прощай монета. И монета и штаны. Тут тебе и земство, тут тебе и все…
— Так вот — провел недель пять на лоне природы. «Лес да поляны, безлюдье кругом» и так далее. Вышел на поляну, на пожог, а из ельника
лезет Туробоев. Ружье под мышкой, как и у меня. Спрашивает: «Кажется, знакомы?» — «Ух, говорю, еще как знакомы!» Хотелось всадить в морду ему заряд дроби. Но — запнулся за какое-то но. Культурный человек все-таки, и знаю, что существует «Уложение о наказаниях уголовных». И знал, что с Алиной у него —
не вышло. Ну, думаю, черт с тобой!
Но дни шли за днями, годы сменялись годами, пушок обратился в жесткую бороду, лучи глаз сменились двумя тусклыми точками, талия округлилась, волосы стали немилосердно
лезть, стукнуло тридцать лет, а он ни на шаг
не подвинулся ни на каком поприще и все еще стоял у порога своей арены, там же, где был десять лет назад.
— А вот ландыши! Постойте, я нарву, — говорил он, нагибаясь к траве, — те лучше пахнут: полями, рощей; природы больше. А сирень все около домов растет, ветки так и
лезут в окно, запах приторный. Вон еще роса на ландышах
не высохла.
—
Не пиши, пожалуйста, только этой мелочи и дряни, что и без романа на всяком шагу в глаза
лезет. В современной литературе всякого червяка, всякого мужика, бабу — всё в роман суют… Возьми-ка предмет из истории, воображение у тебя живое, пишешь ты бойко. Помнишь, о древней Руси ты писал!.. А то далась современная жизнь!.. муравейник, мышиная возня: дело ли это искусства!.. Это газетная литература!
— Никого я
не привел — что тебе чудится… Ах, в самом деле,
лезет кто-то…
— Да как же, Борис:
не знаю там, с какими она счетами
лезла к тебе, а ведь это лучшее достояние твое, это — книги, книги… Ты посмотри!
Не я буду
лезть в аристократию, а она полезет ко мне,
не я буду гоняться за женщинами, а они набегут как вода, предлагая мне все, что может предложить женщина.
Я стал припоминать тысячи подробностей моей жизни с Соней; под конец они сами припоминались и
лезли массами и чуть
не замучили меня, пока я ее ждал.
— Прощайте, Крафт! Зачем
лезть к людям, которые вас
не хотят?
Не лучше ли все порвать, — а?
— А вот такие сумасшедшие в ярости и пишут, когда от ревности да от злобы ослепнут и оглохнут, а кровь в яд-мышьяк обратится… А ты еще
не знал про него, каков он есть! Вот его и прихлопнут теперь за это, так что только мокренько будет. Сам под секиру
лезет! Да лучше поди ночью на Николаевскую дорогу, положи голову на рельсы, вот и оттяпали бы ее ему, коли тяжело стало носить! Тебя-то что дернуло говорить ему! Тебя-то что дергало его дразнить? Похвалиться вздумал?
Зачем они
не подходят прямо и откровенно и к чему я непременно сам и первый обязан к ним
лезть? — вот о чем я себя спрашивал.
Но так как и я ни за что
не выдавал документа до последней минуты, то он и решил в крайнем случае содействовать даже и Анне Андреевне, чтоб
не лишиться всякой выгоды, а потому из всех сил
лез к ней с своими услугами, до самого последнего часу, и я знаю, что предлагал даже достать, если понадобится, и священника…
Что на гибель — это-то и мать моя, надеюсь, понимала всю жизнь; только разве когда шла, то
не думала о гибели вовсе; но так всегда у этих «беззащитных»: и знают, что гибель, а
лезут.
Он унимал народ,
не давал
лезть вперед, чему кроме убедительных слов немало способствовала ему предлинная жердь, которая была у него в руках.
— Я-то думаю: кто пришел? А это сам барин, золотой ты мой, красавчик ненаглядный! — говорила старуха. — Куда зашел,
не побрезговал. Ах ты, брильянтовый! Сюда садись, ваше сиятельство, вот сюда на коник, — говорила она, вытирая коник занавеской. — А я думаю, какой чорт
лезет, ан это сам ваше сиятельство, барин хороший, благодетель, кормилец наш. Прости ты меня, старую дуру, — слепа стала.
— А ведь я чего
не надумалась здесь про тебя, — продолжала Марья Степановна, усаживая гостя на низенький диванчик из карельской березы, — и болен-то ты, и на нас-то на всех рассердился, и бог знает какие пустяки в голову
лезут. А потом и
не стерпела: дай пошлю Витю, ну, и послала, может, помешала тебе?
— В добрый час… Жена-то догадалась хоть уйти от него, а то пропал бы парень ни за грош… Тоже кровь, Николай Иваныч… Да и то сказать: мудрено с этакой красотой на свете жить…
Не по себе дерево согнул он, Сергей-то… Около этой красоты больше греха, чем около денег. Наш брат, старичье, на стены
лезут, а молодые и подавно… Жаль парня. Что он теперь: ни холост, ни женат, ни вдовец…
Привалов остался и побрел в дальний конец сцены, чтобы
не встретиться с Половодовым, который торопливо бежал в уборную вместе с Давидом. Теперь маленькая грязная и холодная уборная служила продолжением театральной сцены, и публика с такой же жадностью
лезла смотреть на последнюю агонию умиравшей певицы, как давеча любовалась ее полными икрами и бесстыдными жестами.
— Э, батенька, что поделаешь: ее
не вернуть, а «Моисея» нужно было выправить, — добродушно ответил Веревкин и прибавил каким-то смущенным тоном: — А я вот что скажу вам, голубчик… Сегодня я
лез из кожи больше для себя, чем для «Моисея».
Главным двигателем здесь являлось задетое самолюбие, потому что Половодов, как все мелкие эгоисты,
не переносил соперничества и
лез из кожи, чтобы взять верх.
Привалов испытывал вдвойне неприятное и тяжелое чувство: раз — за тех людей, которые из кожи
лезли, чтобы нагромоздить это ни к чему
не пригодное и жалкое по своему безвкусию подобие дворца, а затем его давила мысль, что именно он является наследником этой ни к чему
не годной ветоши.
Поп Савел успел нагрузиться вместе с другими и тоже
лез целоваться к Привалову, донимая его цитатами из всех классиков. Телкин был чуть-чуть навеселе. Вообще все подгуляли, за исключением одного Нагибина, который «
не принимал ни капли водки». Началась пляска, от которой гнулись и трещали половицы; бабы с визгом взмахивали руками; захмелевшие мужики грузно топтались на месте, выбивая каблуками отчаянную дробь.